Партитура Кончаловского
Театр Моссовета показал в Тель-Авиве абсолютно нового «Дядю Ваню»
Этот спектакль соткан из звуков. Стук чайной ложечки, шелест газеты, цоканье языком, бренчанье гитары. Гомон шумной толпы домочадцев - «приживал у господа Бога». Шум за сценой. Задумчивая музыка Эдуарда Артемьева.
Этот спектакль создан из голосов. Распевного, чуть в нос, речитатива Вафли (Александр Бобровский), дивной мелодии Елены Андреевны (Наталья Вдовина), бархатных переливов доктора Астрова (Александр Домогаров), резких арпеджио Сони (Юлия Высоцкая), дробного тремоло профессора Серебрякова (Александр Филиппенко), взвизгов няньки Марины (Лариса Кузнецова), аристократичных интонаций Марии Васильевны Войницкой (Ирина Карташева).
Этот спектакль соткан из мельчайших деталей, полифонично перекликающихся между собой. Вот Войницкая дымит пахитоской, а нянька в это же время выбивает из Астрова облако пыли. Вот дама в белом (призрак Веры, сестры дяди Вани - или призрак ушедшей прекрасной эпохи?) раскачивается на качелях. А вот задирает юбку манерная Елена Андреевна, демонстрируя залу белые чулочки и кружевные панталончики. Вот она делает комплимент про красивые волосы Соне, чьи волосы надежно упрятаны под туго стянутую косынку. Вот Соня - полукрестьянка, полумонашка - целует мачеху в губы. И вот она же зашивает дырявый носок навсегда уезжающему от нее доктору Астрову.
Этот спектакль соткан из осознанной нарочитости, нарочитой шаржированности - и при этом на диво эстетичен. Кончаловский не повторяет вслед за Чеховым, он разрешает своим персонажам вкладывать в знакомый текст собственные мысли. Это переозвучивание известной пьесы ценно еще и потому, что бытовой регистр в спектакле незаметно переводится в метафизический. При этом режиссер ничего от зрителя не скрывает: декорации здесь меняют на глазах у зала, а актеры не появляются из-за кулис - они сидят по бокам сцены и терпеливо ждут, когда им дозволят подняться на помост (к слову, весьма изящно декорированный). И каждый прием бьет точно в цель - художественную и человеческую.
Оттого автор спектакля так жалостливо-безжалостен к своим героям. Оттого он, подобно дадаистам, позволяет им сбросить с себя все рутинное, борзописское, все примерное и манерное, благоверное, изуверное. И если дадаисты утверждали, что жизнь - это дурной фарс, лишенный цели и изначального порождения, и полагали, что должны выбраться из всей этой истории чистыми, как омытые росой хризантемы, то, говорили они, «мы провозглашаем единственное основание для понимания: искусство». С этим известным цюрихским манифестом удачно корреспондирует фраза Елены Андреевны: «талантливый человек в России не может быть чистеньким».
При всем неканоническом отношении к пьесе, Андрей Кончаловский очень тонко уловил чеховскую тональность. И лишь один персонаж выпадает из стройного симфонического полотна - увы, заглавный. Дядя Ваня (который ну совсем не дядя), стараниями актера Павла Деревянко превращенный в жалкого клоуна, гротескного шута, брызжущего слюной эксцентрика, вряд ли ведет родословную от безобидного интеллигента, каким мы привыкли видеть Войницкого. Его генеалогия - это дзанни, один из персонажей-слуг комедии дель арте, пройдоха и плут, а заодно и увалень, постоянно роняющий предметы. Но дзанни не итальянский, а достоевский - этакая тварь дрожащая, которая отчего-то право имеет. Комиковать и дурачиться, а для пущей наглядности нацеплять на себя красный клоунский нос. Тем разительнее отличается его лицедейство от игры Александра Филиппенко, создавшего на редкость обаятельный - и тоже эксцентричный (в самом высоком смысле слова) образ отставного профессора с «чужой правой ногой», который вполне смирился с тем, что у него есть. И с тем, чего уже нет.
Но все же главный центр притяжения спектакля - доктор Астров. И это его, а вовсе не дяди-ваниным именем следовало бы назвать спектакль. Статный красавец Александр Домогаров, персонаж полнометражных женских грез, вновь доказывает право называться великим актером - он играет каждой интонацией, каждым жестом, каждой паузой aparté, изображая уставшего от дамского внимания бонвивана и утомленного бессмысленным трудом сельского лекаря, навсегда затянутого в уездную трясину. Он даже пьяного играет без пафоса, не переигрывая (чем, увы, грешит русский театр). И столь изысканны его ламентации по поводу вырубленных лесов и страданий русского человека, и столь иронично звучит в его устах каноническая чеховская фраза о том, что в человеке все должно быть прекрасно…
Грустно-весело живут обитатели фарсовой усадьбы Войницких. А мимо них, на видеоэкране, проносятся крутые авто, спешащие унестись с Триумфальной площади куда-то на Рублевку. Современный мегаполис спешит мимо Чехова, и только редким людям - таким, как режиссер Кончаловский - удается ненадолго остановить мгновение. И показать нам небо в алмазах.
Элина Гончарская
Тарбут.ru: Все о культуре Израиля, 15 января 2013 года,
рубрика «Театральные подмостки»